Лето.
Прошел лед, угомонились ветры, безбрежным слепящим ртутным морем, по которому раскиданы лишь редкие оспины кустов, лежит пойма.
Еще не выбросили ивы и ольхи липкие, душистые листья, еще желты от прошлогодней осоки берега проток, еще коричнево-буры заросли карликовой березки на не затапливаемых половодьем буграх, а начало лета все же чувствуется. Хотя может задуть с севера пронизывающий ветер и принести заряды снега, прижать к земле стаи перелетных птиц, в дыхании Арктики чувствуется уже временность, недолговечность.
Вот схлынула вода, вошли в привычные берега реки, зеленой дымкой молодых листьев окутались купы кустов и полянки меж ними. Вступает в свои права лето. Не знаю, так ли оно сейчас, но лет двадцать тому назад для местной ребятни начинался тогда сезон рыбалки – любимого занятия, которого с нетерпением ждали всю зиму. Благословенная пора – время вольницы, костров у реки, теплых и прозрачных июньских ночей, встречаемых за котелком крепкого чая на берегах обских проток, воспоминаний о былых удачах, о школе. Невольно сливаешься с природой, ее настроение передается и тебе. Все примечаешь, все радует душу. Сейчас и не припомнишь всех, с кем сводила судьба в те годы. По-разному сложилась жизнь у моих земляков и, зная ее не очень полно, не решусь сейчас говорить об их привязанностях и симпатиях. Скажу лишь, что каждый из них с тех пор неравнодушен к этой земле, бывшей для одних родиной в полном смысле слова, – то есть местом рождения, для других же – частью земли, имя которой Россия.
Но то, что все идет своим чередом, обнаруживаешь, когда встречаешь в прибрежных зарослях осоки затаившегося нескладного большеногого зайчонка, когда из укромного заливчика выпугиваешь самочку чернети с выводком бойких утят-поплавков, когда на сухом тундровом острове вдруг с писком брызнут из-под ног поршки-куропачата.
Осень
Начало августа приносит и первые приметы приближающейся осени, напоминая в очередной раз, что лето в Заполярье эфемерно и что «солнце светит, но не греет» сказано про здешние края.
Приближение осени успеваешь заметить в хрустком ледке на лодочной банке, в желтизне листьев и обсохших берегах проток, в стаях молодых турухтанов и шустрых песочников, в крикливых скоплениях полярных крачек.
С каждым днем все прохладнее по ночам, чаще и чаще иней выбеливает высокую жесткую осоку. Багряно-желтым разноцветьем загорается тундра, на охватывающих дельту берегах прозрачными и яркими свечами светятся лиственницы.
Реже встречаешь шныряющих по кустам пеночек, овсянок, варакушек, почти не видно куликов. К началу сентября приходит в движение птичья мелочь, скатывается с водоразделов в поймы и начинает долгую дорогу на зимние квартиры – кто в Африку, кто в Индию, иные во Вьетнам или еще дальше.
С попутным северным ветром, часто перед сильным похолоданием, один за другим покидают тундру косяки гусей, оглашая прощальными кликами посуровевшие, неприютные просторы. Вдруг замелькают в воздухе белые хлопья, набежавшая туча сыпанет снежной крупой…
В иные годы бывает, что после первых зазимков устанавливается в низовьях Оби тихая и теплая погода, такая, по которой и не догадаешься, что уже вовсю властвует октябрь. Только пусты реки и озера, не оживляют оголившиеся кусты своими голосами птицы, все замирает в природе на пороге зимы.
Так замыкается прослеженный нами круговорот жизни, год от году раскручивающийся по своим законам. Мы теперь начинаем осознавать, что существование человека естественно и исполнено глубинного смысла разумности лишь тогда, когда и он является органической частью этого круговорота, когда черпает душевное спокойствие в единении с окружающим его миром, когда этот мир ему понятен и близок. Эмоциональный комфорт зависит, конечно, не только от хорошей квартиры и интересной работы. Как порой не хватает нам маленького глотка из чаши умиротворяющей природы, нескольких мгновений растворения в мире деревьев, цветов, птиц…
Хадыта
Хадыта или Хадытаяха – это такая река на Южном Ямале к западу от посёлков Яр-Сале и Панаевск, начинающаяся в расположенной севернее тундре и впадающая в большой Воронковский сор напротив Салемала.
Если быть точным, то во избежание тавтологии называть её надо или река Хадыта, или Хадытаяха, поскольку окончание второго названия – «яха» в переводе с ненецкого, собственно, и означает, что она – «река». Варианты похожих гидронимов на карте Ямала не редкость, типа Большая Хадата, Ер-Хадыта и другие. Все они говорят о том, что в этих местах растет ель, соответственно, та о которой пойдет речь – просто Еловая речка.
Но в этом и её отличительная особенность, привлекшая в свое время внимание уральских экологов. Дело в том, что на переходе от тайги к тундре, т.е. в зоне лесотундры, доля ели в составе древесной растительности по мере продвижения к северу уменьшается. Её всё больше замещает лиственница, а потом и она исчезает. Смешанные лесные массивы с елью сохраняются в основном по долинам рек с более мягким климатом и особым гидрологическим режимом.
На уникальность территории в конце 1950-х годов обратил внимание известный уральский ученый, основатель Института экологии растений и животных в городе Свердловске академик Станислав Семёнович Шварц. Его очень привлекали проблемы функционирования природных сообществ в Субарктике, приспособления животных к существованию в суровых условиях Севера. К этому времени в округе был создан стационар как база проведения научных исследований, а Хадыта выбрана в качестве одного из полигонов для таких работ в полевых, т.е. в экспедиционных условиях. Зоологи нашли здесь много типичных лесных видов. Среди птиц – это красношейная поганка, ястреб-тетеревятник, глухарь, дятлы, клесты, снегирь, чечевица, из млекопитающих – лось и полевки – экономка и пашенная. Водятся тут даже земноводные – остромордая лягушка и небольшой хвостатый тритон, сибирский углозуб. Я уж не говорю о насекомых и растениях, этих целая коллекция «южан».
Мне посчастливилось побывать в этом месте ещё в 1972 году, что и определило всю дальнейшую жизнь. «Зачинщиком» оказался мой учитель биологии Геннадий Александрович Бронских, который, заметив интерес ученика к живой природе, стал налаживать контакты с разными научными организациями, чтобы вовлечь меня в общение с биологами. Так он вышел на руководство стационара в Лабытнангах, а они сообщили, что одному из сотрудников Института на полевой сезон нужен помощник.
В результате в конце мая я улетел из поселка, добрался до стационара и впервые познакомился с будущим начальником и наставником, а ныне известным уральским орнитологом, профессором Вадимом Константиновичем Рябицевым. Тогда он только второй сезон начинал работать на Ямале и как раз на Хадыте. Предыдущий год начался у него не очень удачно – после выезда из Салемала к месту работы добраться удалось только до поселка Пуйко: началась распутица, его помощники, помогавшие с заброской, не рискнули ехать дальше. До ледохода пришлось пережидать в заброшенном селении. С едой возникли проблемы, с дичью тоже оказалось плохо – пришлось даже использовать в пищу подстреленных ворон.
Но в этом году всё сложилось удачно. Нас забросили вертолётом на факторию, которая, как и река, тоже называлась Хадыта. На ней жил и работал факторщик Володя с женой и маленьким сыном. Встретили они нас радушно, определили на постой в пекарне, расположенной в том же доме, где жила семья Володи.
Кроме этого здания на берегу реки располагалась банька и большой старый дом с прибитым над входом в него названием «Кафе» из кусков толстых березовых веток. Был ещё большой склад типа амбара с продуктами и разным товаром. Вот и вся фактория. Посетителей в это время года здесь было мало – перекочевка (каслание) оленеводов со своими стадами оленей к местам отёла важенок и на летние пастбища заканчивалась. Лишь изредка появлялись местные жители на упряжках оленей, чтобы запастись продуктами перед дальней дорогой.
Наша работа пока тоже сводилась к обычным бытовым делам и подготовке к основной части полевого сезона. Весна в том году выдалась многоснежная, затяжная и, казалось, что зима никак не желает сдавать свои позиции. Время от времени мы с командором впрягались в санки, брали двуручную пилу, известную в народе под названием «Дружба-2», и отправлялись в соседний лес на заготовку дров. Напиленные сушины потом волокли по глубокому снегу к избе, чтобы в доме было тепло и уютно, а печка и банька не скучали без дровишек.
Вадим Константинович иногда занимался изготовлением чучел из пока ещё немногих добытых птиц, которые нужны были для пополнения институтской научной коллекции и для его работ по изучению поведения птиц в качестве «провокаторов». Позднее часть «изделий» выставлялась на территориях таких же или близкородственных видов птиц, чтобы проследить их реакцию на появление чужаков, нарушивших границы хозяйских владений. Надо заметить, что Вадим Константинович таксидермией, т.е. искусством изготовления чучел, владел мастерски. Я, конечно, знакомился с технологией этого дела, но так никогда даже близко не подошел к его таланту.
Мы уже стали уставать от вынужденного сидения на месте, даже устроили символическое сожжение соломенного чучела «сатаны», чтобы ускорить приход тепла. Кажется, помогло… Тёплый южный ветер знаменовал начало пролёта птиц, стал оседать снег, появились проталины, а на реке и озёрах небольшие участки воды.
Полетели белолобые гуси, речные, а потом и нырковые утки, зазвенели голоса певчих птиц – овсянок-крошек, варакушек, пеночек – весничек, таловок и теньковок, дроздов-белобровиков. В тундре по проталинам пели лапландские подорожники и краснозобые коньки, на буграх возникли турниры турухтанов, в небе проносились хищные чайки – поморники. Жизнь закипела как по мановению волшебной палочки.
Открылась охота. В один из дней мы с Вадимом Константиновичем выбрались на соседнее с факторией озеро Взлётное (зимой на него садились «кукурузники», потому и Взлётное) и добыли несколько уток. Весной они всегда бывают очень упитанными. Сварили из них суп с домашней лапшой, которую приготовила жена Володи. Это была пища богов!
У нас началась повседневная работа. Наносили на карту участки, на которых пели разные виды птиц, искали и описывали гнезда, которые потом посещали и проверяли их состояние. Вадим Константинович уходил в дальние маршруты по тундре проводить учеты численности птиц или из небольшой палатки вел наблюдения за поведением их у гнезд. Я проверял гнезда и заносил данные в гнездовые карточки. Если шеф работал в палатке, мы иногда
встречались, говорили о делах, варили на маленьком примусе чай и пили его с пряниками, которые в этих условиях казались невероятно вкусными.
А вскоре и на реке начался ледоход – была почти середина июня. Ещё через несколько дней на факторию из города Лабытнанги пришел и первый теплоход «Зоолог» с большой группой научных сотрудников. Жизнь забурлила с новой силой. В «Кафе» были организованы лаборатория, столовая (она же кают-компания) и «гостиница». Специалисты в десанте были разными – и геоботаники, изучавшие растительный покров района, и энтомолог, постигавшая законы развития комаров, и специалисты по млекопитающим и птицам. Как я сейчас понимаю, – все молодые, увлеченные и преданные своему делу люди.
Несомненным авторитетом среди прибывшей команды пользовался профессор Николай Николаевич Данилов. В нем естественным образом сочетались глубокие научные знания, широкий кругозор, жизненная мудрость, простота в общении, скромность и очень уважительное отношение к людям, вне зависимости от их общественного статуса или «научного веса». От него я узнал о существовании рядом с факторией токовища весьма редкого небольшого кулика, родственника бекасов, дупеля, за которым Николай Николаевич наблюдал не первый год. За все последующие экспедиции мои встречи с этой птицей можно пересчитать по пальцам одной руки.
С катером на факторию привезли и моторные лодки, так что появилась возможность передвигаться по реке, добираться до береговых обрывов с колониями ласточек-береговушек, ручьев, в устьях которых ставили небольшие сети, чтобы кормить трудовой народ, обследовать новые места на Хадыте. Моторы в те времена были весьма капризными, нет-нет, да и забарахлят. Николай Николаевич нередко посвящал короткие периоды времени, когда был свободен, тому, что возился с моторами, чинил, приводил их в чувство.
Но особенно памятными были на фактории вечерние посиделки, когда заканчивались работы и все собирались в кают-компании. Часто к этому времени пекли целый таз оладушков, кипятили чайники и заваривали настоящий индийский чаек, тот самый, «со слоном». Сейчас вроде тоже есть в продаже и цейлонский, и индийский, и «со слоном», но, уверяю вас, ни вкуса, ни аромата, ни цвета – суррогат какой-то…
За столом начинались беседы, рассказы, слушали иногда по радиоприемнику и «Голос Америки» даже, хотя никаких диссидентов среди собравшихся не наблюдалось. Однако больше всего меня, да и других слушателей, увлекали рассказы Николая Николаевича. О фронтовых буднях, послевоенной жизни, о знакомых ученых… В общем, получался своеобразный доверительный курс лекций обо всем, что нас волновало.
Так что эта первая экспедиция оказалась для меня и важнейшей профессиональной подготовкой, и школой жизни, и знакомством с интереснейшими людьми, посвятивших свою жизнь изучению природы Ямала.
(Продолжение следует)
Сергей Пасхальный, выпускник Ямальской школы-интерната, кандидат биологических наук
